Преступления уходящих властей: что с ними делать?

При переходе авторитаризма к демократии появляется «окошко» для расследования преступлений прошлого на постсоветском пространстве, многие из которых были «санкционированы или покрывались властью», а потому не могли быть расследованы раньше. Но в такие моменты на то, чтобы готовить правовую основу для рассмотрения подобных деяний, просто нет времени.

-

Юрист Николай Бобринский и правозащитник Станислав Дмитриевский написали концепцию переходного правосудия для идеальной России будущего. Свой подробный доклад авторы подготовили для Института права и публичной политики и презентовали в Сахаровском центре.

По их мнению, переходное правосудие поможет избежать двух распространенных крайностей, которые возникают при переходе от репрессивного авторитаризма к демократии: месть и забвение. Классическими примерами первой крайности авторы называют уличные казни сотрудников госбезопасности во время Венгерского восстания 1956 года и расстрел четы Чаушеску. «Так происходит, когда жертвы, долгое время лишенные справедливости, берут правосудие в свои руки и сами учиняют расправу над своими мучителями», — отмечают авторы доклада. Вторая крайность заключается в том, чтобы вообще не разбираться в преступлениях прошлого, оставить их безнаказанными и все забыть. Однако забвение ведет к тому, что со временем диктатура возрождается, но уже в новых формах. В качестве примера авторы приводят Азербайджан и постсоветскую Россию.

Переходное правосудие предлагает середину. Его задача, по мнению авторов доклада, — обеспечить национальное примирение на основе справедливости, привить иммунитет к беззаконию и защитить будущее от рецидивов прошлого.

Главная его особенность заключается в том, что оно распространяется на события прошлого. Но не на все вообще беззакония в истории страны, а только на те из них, которые носят системный характер и связаны с политикой правительства.

Авторы выделяют пять основных областей, на которые, по их мнению, следует распространить переходное правосудие: узурпация власти, правонарушения в контексте вооруженных конфликтов, коррупция, нарушения конституционных прав человека, а также преступления коммунистического режима в советской России.

Они подчеркивают, что все упомянутые в тексте возможные преступления — лишь гипотезы. «Суждения о возможных системных правонарушениях носят предположительный характер», — отмечают они.

«В случае, если в разных уголках страны в ходе выборов члены избирательных комиссий в широких масштабах используют одни и те же способы фальсификации итогов голосования в пользу определенной партии, полиция повсеместно закрывает глаза на фальсификации, а следственные и судебные органы неизменно отказываются рассматривать соответствующие жалобы, наиболее непротиворечивой будет выглядеть версия о координации действий разных государственных органов для реализации общей цели — искажения результатов выборов. Разумеется, в ходе независимого и беспристрастного судебного разбирательства могут появиться новые факты, которые укажут на то, что эти предположения были ошибочны», — отмечается в докладе.

Наряду с выборами к категории «присвоение и удержание власти» могут относится вмешательство в работу суда и следствия, а также вмешательство в деятельность СМИ — контроль одних изданий и воспрепятствование деятельности других, а также давление с целью повлиять на редакционную политику.

Отдельное внимание авторы уделяют политическим репрессиям. В исследовании интернет-проекта «ОВД-Инфо», на которое ссылаются в докладе, такие репрессии определяют как преследование по политическим мотивам, под которым понимается «желание власти или ее представителей каким-либо образом устранить либо политического оппонента, либо человека, мирным образом отстаивающего какие-либо политические, общественные, религиозные идеи и принципы, равно как борющегося с какими-нибудь действиями власти».

«В 2014 году в Уголовный кодекс была включена статья 212.1, карающая за „неоднократное нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования“. Конституционный суд РФ в 2017 году по жалобе активиста Ильдара Дадина, осужденного к трем годам лишения свободы, признал практику привлечения к ответственности за это преступление антиконституционной, однако сама статья 212.1 сохранила свое действие. В 2018 году преследование за „неоднократное нарушение установленного порядка“ возобновилось, в сентябре 2019 года активист Константин Котов за это „преступление“ был приговорен к четырем годам колонии общего режима», — иллюстрируют авторы доклада.

Однако, по мнению авторов, в тот момент, когда правительство обнаружит в себе волю покончить с системной безнаказанностью, оно неизбежно столкнется с юридическими препятствиями. Речь идет о тех правовых институтах, которые фактически «закрепляют» состояние безнаказанности преступлений прошлого: сроки давности уголовного преследования, запрет повторного осуждения за одно и то же преступление, исковая давность по гражданским искам, пробелы в законодательстве.

По мнению авторов доклада, вряд ли можно говорить о гуманности применения срока давности для преступлений, совершенных в условиях санкционированной властью безнаказанности. «Виновным, в отличие от обыкновенных преступников, как правило, не приходится жить в ежедневном страхе перед разоблачением, поскольку политика безнаказанности общеизвестна и порождает у защищенных ею людей уверенность в том, что правосудие им не грозит. Довод о снижении общественной опасности в этом случае тоже теряет свое значение: власти своей терпимостью к преступным проявлениям потакают их повторению и расширению», — считают авторы доклада.

По их мнению, оправдание заведомо виновных по политическим мотивам в нашей стране едва ли встречается. «Более распространена проблема обвинительных приговоров, предусматривающих несправедливо мягкое наказание: например, условное лишение свободы сотрудников полиции за пытки задержанных», — отмечается в документе. В этом смысле крайне важно, считают авторы исследования, решить вопрос запрета на пересмотр судебных решений в худшую сторону по истечение года с момента их вступления в законную силу. Сейчас повторное уголовное преследование за одно и то же преступление невозможно, если виновный понес несправедливо мягкое наказание.

Задачи переходного правосудия — привлечь виновных к ответственности, раскрыть правду о неправоправных деяниях прошлого, возместить ущерб и создать гарантии, что подобное не повториться в будущем. Но, по мнению авторов документа, в случае массовой безнаказанности преступлений даже частичное выполнение этих задач может оказаться затруднительным.

Когда противоправные практики, с одной стороны, выходят за пределы чисто криминальных проявлений, с другой — распадаются на множество отдельных эпизодов, связанных между собой лишь общей политической целью, а количество таких эпизодов может исчисляться тысячами, параллельно уголовному преследованию можно задействовать внесудебные механизмы установления и обнародования обстоятельств преступлений.

«Установление обстоятельств каждого преступления средствами уголовной юстиции в полной мере вряд ли возможно, во всяком случае — связано с очень значительными затратами времени и средств. Чтобы в разумные сроки дать обществу достаточно полную и наглядную картину системной преступности, можно отделить задачу ее исследования и описания от уголовного преследования лиц, виновных в совершении конкретных деяний», — высказывают мнение авторы доклада.

Речь идет о таких категориях преступлений, как противоправное присвоение и удержание власти, пытки, жестокое обращение и злоупотребление властью, насилие против гражданского населения в ходе вооруженных конфликтов на Северном Кавказе, негласное вмешательство в частную жизнь, нарушение тайны переписки и переговоров в ходе оперативно-розыскных мероприятий и следственных действий, преступления коммунистического режима в России. По мнению авторов доклада, в прекрасной России будущего внесудебным исследованием этих категорий могут заняться специальные комиссии.

Авторы доклада еще в его начале отмечают, что исходили из некой «идеальной ситуации», в которой все положения доклада могли бы найти воплощение. В реальности многие из них могут быть заметно скорректированы, если такая возможность вообще представится.

По инф. rosbalt.ru

Россия — без авиаперелетов и интернета. Сохранится ли связанность страны?

Судя по официальным данным, порядка 100 тыс. авиапассажиров запомнят минувшие выходные надолго...

Российский Интернет стал на шаг ближе к «китайскому образцу»

Госдума приняла поправку о введении штрафов до 5 тыс. руб. за поиск в интернете экстремистских материалов и получение доступа к ним. Также принята поправка о штрафах до 500 тыс. руб. за рекламу VPN.

Эвтаназия: дискуссионное право умереть самому

В современном мире, где продолжительность жизни неуклонно растет, а медицина совершает чудеса, все острее встает вопрос о качестве последних этапов человеческого бытия.

Поможет ли российскому туризму новый налог… на туризм?

Предложение председателя комитета по туризму Сангаджи Тарбаева о введении фиксированной доплаты в 200 — 300 рублей с каждой турпутевки на развитие туристической инфраструктуры — это, к сожалению, идея, которая выглядит как попытка решить системные проблемы методом «латания дыр» за счет конечного потребителя. И, как мы искренне надеемся, она не будет принята.

Что стоит за идеей Михалкова о «налоге на Голливуд»?

Предложение режиссера Никиты Михалкова ввести квотирование и «входные взносы» для западной кинопродукции, безусловно, вызывает живой интерес в контексте дискуссии о регулировании культурного рынка.