Поиски популярности в задачи власти не входят

Многие видят панику режима в разгонах шествий, в оккупации центров столиц тысячами охранителей и в невиданных судебных манипуляциях, жертвами которых становятся все подряд — от случайного прохожего и до Алексея Навального с его мировой славой.

Сомневаюсь, что это так. В действиях властей за последний месяц прочитывается не столько страх (хотя он и очевиден), сколько целеустремленность. Даже планомерность. Вряд ли имеет смысл разбирать словесные тонкости сегодняшнего судебного приговора. Он был предопределен.

Ясно, что Навального хотели удержать в эмиграции. Устами ФСИН ему заранее сообщили: в случае приезда он будет арестован. Не сомневаюсь, что именно это используется теперь как главный довод в объяснениях Путина с западными правителями — мы же предупредили, что посадим; мог понять наше послание и не возвращаться.

Навальный, тем не менее, летит в Москву. Он вряд ли сомневается, что его ждет заключение. И оно его ждет. План легко прочитывается. Самолет, как заранее и наметили, сажают в другом аэропорту, чтобы было меньше беспорядков. Предварительный суд с той же целью устраивают прямо в полиции. Если исходить из того, что ни о жизни пассажиров, ни о юридическом этикете никто не задумывался, то высматривать в этом панику властей нет причин. Неплановым был только портрет наркома Ягоды на стенке. Но большое дело не обходится без промахов.

Затем сюрприз — полный или частичный, не знаю. В YouTube появляется фильм про «дворец Путина». Несомненно, такого количества просмотров (сейчас оно приближается к 110 млн) не ждали. Непредусмотренной оказывается и масштабность выступлений по всей стране 23-го и 31-го января, а отчасти и 2 февраля. Но размах карательных мероприятий вполне достаточен, чтобы добиться тактической победы, пусть даже спецприемники и захлебываются арестованными.

И, наконец, приговор Симоновского суда — 2 года и 8 месяцев колонии общего режима. Все опять идет по заготовленной схеме. Поиски какой-то там популярности или хотя бы убедительности в нее просто не входят.

Поэтому до сих пор нет и серьезных попыток объясниться с общественным мнением. Понятно, что телеагитаторы обличают Госдеп, а геленджикскому дворцу после нерасторопных десятидневных поисков приписали «бенефициара». Которым оказался, конечно, Аркадий Ротенберг. Но ясно, что задачи по-настоящему внедрить в умы эти объяснения даже не было поставлено. Не просматривается и серьезная мобилизация шоу-бизнеса, корифеи которого, только дай сигнал, примутся истошным хором восхвалять вождя. Не считать же авторитетным выступлением нудные стишки, составленные выходящим из моды куплетистом может даже и не по приказу, а по зову сердца.

Все это, повторю, вовсе не паника режима. Это его выбор. Он сейчас не ищет похвалы у народа. Просто показывает, что крепок своими охранителями, и надеется, что таким образом ставит в споре точку. Система теперь общается с собой и окружающей действительностью только на своем внутреннем языке.

Этот язык не претендует на то, чтобы убедить подданных, но предписывает им страх и послушание.

От них требуют подчиняться законам. Под которыми понимают вовсе не правила, обязательные для всех, пусть даже авторитарные и реакционные, а просто очередные запреты, которые сию минуту пришли в голову начальству. И конечно же, смиренно переносить наказания непонятно за что. А еще приказывают почитать тайну высшей власти — не спрашивать, сменяема ли она, и не шутить, что, дескать, ладно, пусть дворец принадлежит Ротенбергу, но кому тогда принадлежит сам Ротенберг? А также велят перманентно страшиться внешних и внутренних врагов — и чем сильнее становится держава, тем больше надо их бояться и ненавидеть.

Сегодняшние декламации режима отображают напряжение, которое непрерывно растет в высшем кругу. Ничего заманчивого для рядовых граждан в них нет. Народ пытаются загнать в апатию и в паранойю одновременно.

Но людей нерядовых, прошедших двадцатилетнюю школу запугивания, сигналы сверху приводят в оцепенение. Много ли институций и учреждений осудили уличные расправы?

Губернаторы-назначенцы растерянно причитают, подводя базу под силовые мероприятия, которые с ними не очень-то согласовывали. Кнопочные парламентарии бьют в ладоши. Учителя, выдрессированные в выборных кампаниях, шантажируют родителей и стучат на учеников. Детские омбудсманы, от которых, впрочем, чего-то другого ждать и не приходилось, сочиняют доклады в органы. Вузовские начальники покорно испускают охранительные крики и отчисляют студентов.

Даже самые «элитные» и якобы продвинутые структуры стараются вписаться в пейзаж. Высшая школа экономики находит предлог уволить арестованную преподавательницу. МГИМО помалкивает об аресте собственного доцента, серьезно больного человека.

Хоть какие-то возражения слышны лишь от нескольких местных депутатов, находящихся в подавляющем меньшинстве, от немногих региональных уполномоченных по правам человека, да от некоторых журналистских объединений и изданий, протестующих против расправ над коллегами.

В целом же истеблишмент даже не пытается выступить за свои сословные интересы. Он слепо и фаталистически сливается с режимом и ни в каких своих звеньях не рискует хоть слегка пожурить его теряющую адекватность верхушку.

Вся система, со своим специфическим языком, своей особой картиной мира и своими растущими странностями, оказывается в противофазе с обществом. А по сути, с теми, за кем будущее — если не с сегодняшним, то с завтрашним активным большинством народа. О нем уже кое-что можно сказать.

Протесты шли по всей стране, но только в Москве и Петербурге две группы исследователей, координируемые социальным антропологом Александрой Архиповой, сумели опросить 23-го и 31-го по несколько сотен демонстрантов. В большинстве они молоды, почти две трети из них от 18 до 35 лет. От 40% до 50% опрошенных впервые вышли на протесты в этом году. Безоговорочных приверженцев Алексея Навального лишь одна пятая, большинство ему «скорее доверяют», но встречаются и люди, не являющиеся его сторонниками.

Для тех, кто вышел в России на улицы, — да и для очень многих из тех, кто не вышел, — Навальный стал олицетворением свободы, достоинства и надежд на будущее. То есть всего того, от чего с яростью отворачиваются власти.

Силовой перевес режима очевиден и только что вновь доказан. Но признак ли это стратегической прочности?

Григорий Голосов, один из самых проницательных наших аналитиков, считает, что «именно Владимир Путин представляет главную угрозу долгосрочному выживанию нынешнего политического режима». «В какой-то момент система дала сбой, и он продолжает нарастать… Путин поставил интересы своей личной безопасности выше интересов выживания системы… Чрезмерная опора на силовиков превращает их в долгосрочную политическую угрозу для режима. Зачем подчиняться тому, кто от тебя полностью зависит, если можно самим взять власть?..»

Можно вообразить и другие сценарии. Но в том, что произошел «системный сбой» и придется нащупывать выход из тупика, в который страну завела высшая власть, сомнений, по-моему, нет.

По инф. rosbalt.ru

Госрегулирование цен: соблазнительная и опасная идея

Годовая инфляция в России ускорилась за неделю с 8,46% до 8,57%. Об этом сообщает Росстат. ЦБ ожидает, что к концу 2024-го инфляция составит 8-8,5% в годовом выражении. При этом прогнозируется, что к концу 2025-го она упадет до 4,5-5%.

Оказывается, до 2022 года Россия была не вполне суверенной. Но… кто же это допустил?

Выступление президента на форуме «Валдай» кто-то назовет сигналом о готовности к большой сделке с Западом, а кто-то, наоборот, усмотрит в нем демонстрацию непреклонной решимости продолжать начатое и додавить геополитических оппонентов и открытых противников.

Цыгане — новый триггер напряженности в России?

Цыганский фактор становится главным в нарастании межэтнической напряженности в РФ. Размышляет Кирилл Шулика в Rosbalt.ru

БРИКС: клуб недовольных

Общеизвестно, что объединение «от противного» обычно лишено собственного смысла и наполнения. Быть против чего-то допустимо, но в ответ надо предложить какую-то альтернативу, свое видение.

Не слишком ли много в России ждут от американских выборов?

Выборы президента США давно стали одним из главных событий внутренней политики России. Уж точно более важным в общественном сознании, чем наши собственные выборы.