Пандемия — «налог на недоверие»

Если люди не верят власти и тому, что она о них заботится, даже самые эффективные меры борьбы с коронавирусом могут не сработать.

Высокий уровень недоверия в обществе, тяга к конспирологии и противоречащие друг другу высказывания экспертов — вот три составляющих инфодемии на фоне COVID-19, которая может оставить нас безоружными перед лицом болезни.

Как эти факторы влияют на борьбу с распространением коронавирусной инфекции, обсудили эксперты на одной из сессий онлайн-конференции «Пандемия-2020: вызовы, решения, последствия», организованной РАНХиГС.

Заведующий лабораторией социальной и психологической личности Института психологии Российской академии наук, эксперт Школы антропологии будущего РАНХиГС Тимофей Нестик:

«Россия, как и другие страны, вошла в пандемию с очень низким уровнем доверия к социальным институтам. Одним из последствий этого стала волна инфодемии, которая была подогрета тем, насколько мы в целом подвержены вере в конспирологические теории. Наши оценки показывают, что уровень поддержки конспирологии составляет до 80% городского населения России. Каждый второй россиянин верит в то, что коронавирус — это что-то искусственное.

Так, инфодемия становится опасна в буквальном смысле для жизни. Из нее вытекают неверно понятые рекомендации, неверно интерпретируемые методы лечения.

Один из важнейших уроков первой волны состоит в том, что при информировании о психологических угрозах очень важно избежать алармизма, катастрофизации. Всем нам известно, в том числе по тем опросам, которые мы проводили среди россиян, что искусственное нагнетание тревоги приводит к обратному эффекту. Когда мы одновременно переживаем страх заражения и еще чувство беспомощности в этой ситуации, когда нам кажется, что мы не можем защитить себя, близких, напряжение разрешается через недооценку риска, через недооценку его последствий. Невидимые риски вообще очень сложно оценить по абстрактным цифрам, и мы склонны их недооценивать. Здесь огромное значение имеют примеры. Мы вообще воспринимаем новые угрозы через аналогии с уже знакомыми, и, таким образом, снова оказываемся в плену иллюзий. Например, сравнивая коронавирус с гриппом и ОРВИ.

Кроме того, нам ведь свойственен еще и сверхоптимизм. Нам кажется, что даже если знакомые заболели, нас то точно эта чаша минует. Хотя, по нашим исследованиям, сейчас каждый третий горожанин имеет в своем окружении заболевших и переболевших ковидом.

С начала апреля и до сих пор 70% россиян опасаются за жизнь близких. На это и нужно делать ставку. Не на страх, не на нагнетание тревоги по поводу собственного здоровья, а на заботу о других. Огромное значение здесь имеет эффект большинства. Если мы благодаря СМИ убеждены в том, что большинство, действительно, носит маски, старается соблюдать правила, это очень мощный фактор. В этом смысле, сложно переоценить единодушие экспертов».

Социолог, руководитель Центра современных политических исследований РАНХиГС Григорий Юдин:

«Для меня эпидемия — политический факт, несмотря на ее биологическую природу. Она много говорит нам о политическом устройстве общества. Эпидемия разрушает привычную реальность, подрывает схемы, на которые можно было опираться. Исчезает рутинное доверие, на котором основываются наши привычки и действия. В этой ситуации наши дальнейшие действия будут зависеть от того, кому мы доверяем.

Общества, конечно, серьезно различают по уровню доверия. Это показатель, который в социологии измеряют ответами на вопрос — можно ли в целом доверять людям? Мы знаем, что в разных странах ответы звучат совершенно по-разному. Есть страны с низким уровнем доверия, такие как США, Британия, Россия. Есть с высоким, такие как Германия или скандинавские страны. Среди прочего от этого зависит уровень общественной солидарности, готовность быстро принять согласованную с другими схему действий.

Пандемия показала, что, как только возникает экстренная ситуация, в обществах с низким уровнем доверия рушится координация, начинают распространятся несовместимые версии происходящего, конспирология. В итоге, людям не удается договориться о каких-то необходимых мерах предосторожности. У правительств основной способ реагирования на это заключается в том, чтобы навязать людям эти меры предосторожности. В ответ на граждане начинают их саботировать. Они не доверяют правительству, и навязанные меры, которые исходят не от них самих, считают чем-то внешним и не обязательным. Результат — шарахание из стороны в сторону: от отрицания до алармизма.

С начала пандемии я мониторил государственные СМИ, у которых по-прежнему большая аудитория, и был сильно удивлен тем, что увидел. Почти одновременно в воскресный вечер на одном из центральных каналов специалисты рассуждают о том, что эпидемия не представляет опасности, особенно для россиян, потому что имеет какую-то этническую окраску, а на другом, тоже центральном, ведущий утверждает, что, если вы не хотите помереть прямо сейчас, сидите дома и никуда не выходите. Это порождает, с одной стороны, наплевательское отношение, а с другой — чрезвычайную тревогу. Оба этих состояния мешают принятию рациональных решений.

Это пока лишь гипотеза, которая требует проверки, но, по-видимому, больше страдают от пандемии страны с низким уровнем доверия. В этом смысле тяжелая ситуация в США довольно показательна. Россия, по предварительным данным демографов, проходит ситуацию без какой-то чудовищной катастрофы, но на уровне смертности, который не многим лучше, чем в США. Если эта гипотеза подтвердиться, и окажется, что Германия и скандинавские страны проходят пандемию лучше, то мы имеем дело с «налогом на недоверие», который берет с нас пандемия.

В тех странах, где у граждан была возможность на повседневном уровне поучаствовать в принятии решений, люди оказались в лучшем положении. Выиграли общества, в которых граждане осознали, что они преодолевают эту проблему вместе. Где у людей была возможность поучаствовать в преодолении сообща, согласованными гражданскими действиями. Это, пожалуй, главный урок, который можно извлечь на выходе».

Член Независимой психиатрической ассоциации России, почетный член Восточно-европейской ассоциации экзистенциальной психотерапии Виктор Каган:

«В странах, где уровень доверия к власти низкий, и с ковидом ситуация хуже. Но есть и другой аспект — доверие к экспертам. К примеру, доктор Рошаль, который весной говорил, что коронавирус — легонький грипп, сейчас заявляет, что это страшная болезнь. Доктор Рошаль — педиатр, его мнение о вирусологии, на мой взгляд, ценно, как мнение окулиста о гастроэнтерологии.

Другой пример — ВОЗ. За последнюю неделю организация зафиксировала максимальный прирост зараженных коронавирусом, и в то же время выпускает открытое письмо, в котором призывает снять маски и остановить локдаун, потому что все это делает только хуже. Когда я, как человек, попадаю в такую волну противоречивых сведений, я растерян, я не знаю, что мне делать, это увеличивает мое недоверие. Недоверие к власти возводится в степень недоверия к экспертам. Если в городе можно вывести 20 тысяч человек без масок для участия в марафоне, а через месяц отнимать у стариков и школьников проездные билеты, человек не понимает, что происходит».

Руководитель отдела медицинской психологии Научного центра психического здоровья, заведующий кафедрой криминальной психологии факультета юридической психологии Московского государственного психологопедагогического университета Сергей Ениколопов:

«Нормальная реакция на стресс — бегство, ступор, атака. Все это хорошо, когда известен источник стресса. Проблема, с которой мы сейчас столкнулись, заключается в том, что источник неизвестен. Не случайно в первые дни пандемии началась визуализация вируса: то он кубический, то круглый, то — с ушками. У людей есть потребность увидеть, кто враг.

Но ограничение в свободах, связанные пандемией, — не меньший стресс, чем ужастики про коронавирус. Стресс проявляется соматически. Можно ожидать, что как-только пандемия стихнет, в поликлиники хлынут люди, к приему которых наши терапевты не готовы — это не их симптоматика. А главное, они не очень хорошо понимают, что этих людей нужно направлять к психологам, психиатрам, иначе их заболевания перейдут в хронические.

В этом смысле, по-настоящему, кроме выводов о том, что инфекционные отделения, вообще-то, не надо закрывать, нужно быть всегда готовыми к чему-то большему, важно еще и очень большое внимание уделить службам психического здоровья».

По инф. rosbalt.ru

Госрегулирование цен: соблазнительная и опасная идея

Годовая инфляция в России ускорилась за неделю с 8,46% до 8,57%. Об этом сообщает Росстат. ЦБ ожидает, что к концу 2024-го инфляция составит 8-8,5% в годовом выражении. При этом прогнозируется, что к концу 2025-го она упадет до 4,5-5%.

Оказывается, до 2022 года Россия была не вполне суверенной. Но… кто же это допустил?

Выступление президента на форуме «Валдай» кто-то назовет сигналом о готовности к большой сделке с Западом, а кто-то, наоборот, усмотрит в нем демонстрацию непреклонной решимости продолжать начатое и додавить геополитических оппонентов и открытых противников.

Цыгане — новый триггер напряженности в России?

Цыганский фактор становится главным в нарастании межэтнической напряженности в РФ. Размышляет Кирилл Шулика в Rosbalt.ru

БРИКС: клуб недовольных

Общеизвестно, что объединение «от противного» обычно лишено собственного смысла и наполнения. Быть против чего-то допустимо, но в ответ надо предложить какую-то альтернативу, свое видение.

Не слишком ли много в России ждут от американских выборов?

Выборы президента США давно стали одним из главных событий внутренней политики России. Уж точно более важным в общественном сознании, чем наши собственные выборы.