История одной иркутской обиды

Когда я был молодым начинающим колумнистом, написал колонку с простительным для начинающего колумниста названием «Три понта».

• Илья Репин, "Дуэль"

В колонке помянул самую известную в истории Иркутска дуэль со смертельным исходом. 16 апреля 1859 года, примерно в том месте, в котором сейчас в городе И. стоит танк «Иркутский комсомолец», Федор Беклемишев, крупный губернский чиновник, приближенный к генерал-губернатору Николаю Муравьеву, стрелялся с чиновником помельче – Михаилом Неклюдовым. Стрельба произошла по итогам частной ссоры, суть которой до сих пор не очень ясна. Крупный убил мелкого – так часто бывает не только в естественной природе, но и в неестественном социуме. Похороны мелкого стали поводом для гигантской по меркам провинциального города – пусть и административного центра большой губернии – тусовки. Тусовка была интерпретирована передовой общественностью как политическая манифестация, как, пусть и не прямой, но протест против начальственного беспредела, самодержавной вертикали власти и лично генерал-губернатора Николая Муравьева.

Все было так круто, что про этот случай раструбили по Би-Би-Си. Я практически не шучу. На трагическое происшествие и его протестные последствия откликнулись самые талантливые иноагенты и главные моральные авторитеты пятиколонников того времени – Герцен с Огаревым. Про дуэль и протестные похороны написали в подконтрольных им СМИ – сначала в приложении к лондонскому «Колоколу» с милым названием «Под суд!», а потом и в самом «Колоколе».

Ответить на вопрос уже наших современников, почему дуэль по итогам частной ссоры привела к таким политическим последствиям, очень непросто. Будучи молодым начинающим колумнистом, я допустил непреднамеренную фальсификацию истории, сообщив читателям, что чиновник-убийца был приезжим, а чиновник-жертва был местным, поэтому иркутяне выражали свое возмущение убийством земляка. Пользуясь случаем, передаю привет научно-остепененным историкам, от которых слышал эту версию. Читателям приношу извинения за то, что опубличил версию, не перепроверив её.

В общем, тут не было любимого нами сюжета «варяг versus земляк». Коллежский асессор Михаил Неклюдов был таким же приезжим, как и его убийца. Более того, в Иркутск Неклюдов приехал делать карьеру за год до гибели, тогда как убийца работал в наших краях уже несколько лет, то есть имел гораздо больше прав на то, чтобы считаться «своим».

В чем же тогда дело? Почему из-за убийства чиновника, который всего год прожил в Иркутске, так обострилась иркутская общественность? Ясно ведь, что были какие-то не ситуационные, а системные причины. Свои объяснения дают профессиональные историки. Все они, так или иначе, связаны с «политическими», которых в Иркутске в те времена хватало. Достаточно сказать, что идейным вдохновителем протеста стал никто иной, как Михаил Петрашевский, из-за баламутства которого, как известно, чуть не получил расстрельную пулю в лоб писатель Федор Достоевский. Однако «политическими» можно объяснить саму акцию, но не ее масштаб. В похоронах-манифестации приняло участие несколько тысяч человек.

И вот тут позволю себе сделать скромное предположение, связанное с темой одной из моих недавних колонок. В ней я рассказывал о том, как благодарные иркутяне хотели достойно встретить своего генерал-губернатора Муравьева, дипломатического триумфатора Айгунского договора, на собственные деньги возведя триумфальную арку, а генерал-губернатор арку проигнорировал, предпочел попасть в свою резиденцию по ангарской воде. Напомню, что курьез сей случился в начале лета 1858 года. А похороны-манифестация произошли меньше чем через год – весной 1859 года.

Все сходится. Иркутяне обиделись. Обиделись на генерал-губернатора, которого еще недавно были готовы боготворить. Горожане просто дожидались повода, чтобы эту обиду выплеснуть. Если бы не дуэль и ее раскрутка «политическими», они бы что-нибудь другое выискали. Нельзя с таким пренебрежением относиться к благодарным и щедрым иркутянам.

Генерал-губернатор Муравьев, кстати, все правильно понял. Он понял, что все было затеяно против него лично, и я допускаю, что сообразил, в чем настоящая причина. В январе 1861 года он уезжает из Иркутска, выходит в отставку и отмену крепостного права встречает уже в качестве рядового члена Государственного совета.

PS: Благодарю Максима Куделю, заместителя директора библиотеки имени Молчанова-Сибирского по информационным технологиям, указавшему мне на ошибку в давнем тексте, за которую в этом тексте принесены извинения.

PPS: Чую, что всякий дочитавший до этого места либерал готовится обличить меня за одно умолчание, а всякий государственник готовится меня за это же умолчание поблагодарить. Обломлю всех. Умолчания не будет. Факты беспощадны. Николай Муравьев-Амурский, образцово-показательный патриот и государственник сибирской истории, памятник которому патриотическо-государственническая общественность собирается воткнуть в Иркутске, последние двадцать лет своей жизни жил в основном в Париже, в котором умер и был похоронен (правда, тридцать лет назад его останки непонятно зачем были перевезены во Владивосток). «Такой удар со стороны государственника!» - сказал бы Остап Бендер. Что поделать? Бывает. Государственники – они такие. Могут вот так ударить.

Что нам и миру проповедует Александр Дугин?

Александр Дугин дал интервью Такеру Карлсону — и за 20 минут продемонстрировал все проблемы философии, ставящей во главу угла выведенные «из головы» общие схоластические конструкции вместо анализа реальной человеческой жизни.