«Прошлое, не пошлое…»

Я получал историческое образование в короткий, но яркий период, когда «историю отменили» - 1988-1993 гг. Советская история умерла, а антисоветская (или, скажем так – постсоветская) история еще не родилась. Например, в год, когда я окончил школу, устный выпускной экзамен по истории был заменен собеседованием на общие исторические и обществоведческие темы с комиссией, состоящей из учителей-гуманитариев. Комиссия понятия не имела, о чем можно говорить с выпускниками, поэтому со мной, например, беседовала о творчестве группы «Аквариум».

Про сей перестроечный период маститые историки говорят не негативное «все рухнуло», а позитивное «архивы открылись». Я в студенческой молодости не собирался становиться маститым историком (да и не стал им), поэтому архивы мне, как и многим моим продвинутым друзьям, казались мелкотемьем, ведь кроме них открылось всё. Пусть не мир как таковой открылся (до первых поездок заграницу у многих было еще ох как далеко), а то, что было в этом и об этом мире написано. Переводилась масса гуманитарных книжек. А еще больше книжек пересказывалось – как попало. От всего этого голова шла кругом, и страстно желалось крупных интеллектуальных форм.

Мало кто интересовался Иркутском. Его прошлым, тем более, относительно недавним прошлым. Не так уж многие интересовались даже давним прошлым, в котором можно было выискать хоть какую-то экзотику. Одна моя однокурсница, занимавшаяся иркутскими купцами, и действительно чего-то в этой теме открывшая, казалась унылой заучкой, малоинтересной жертвой мелкотемья. То ли дело мой однокурсник Александр, который прочитав пару-тройку книг про европейское средневековье, с налету набросал собственную оригинальную концепцию цивилизации средневекового Запада. Или однокурсник Дмитрий, который после прочтения пары-тройки текстов некого Стеблин-Каменского крупными мазками творил новую интерпретацию средневековой скандинавской поэзии, попутно совершая революцию в интерпретациях скандинавских саг. Старшекурсник Стас синтезировал в лаборатории собственного воображения Освальда Шпенглера, Карла Юнга и Мишеля Фуко и, как нам казалось, создал что-то вроде интеллектуальной атомной бомбы. Младшекурсник Игорь соединил анализ текстов Егора Летова с анализом сборника «Вехи» (точнее, с почерпнутой оттуда темой «суицидальности русской интеллигенции») и получил интеллектуальный тактический ядерный заряд. Я тоже не отставал от товарищей и уложил в десять страниц собственную концепцию «самоубийства культурных типов», прочитав перед этим одну книжку Алексея Лосева до половины и одну книжку Леонида Баткина на треть. Или даже на четверть. Но концепция была ого-го-го! – дай бог каждому.

Но Иркутск нам не был интересен. В молодости я так и не удосужился узнать старые названия иркутских улиц и вообще хоть что-то из истории собственного города.

Прошли годы. Я и мои сверстники достигли возраста расцвета зрелости и плавно двинулись в направлении возраста заката зрелости. Вживую видим друг друга нечасто, зато регулярно видимся в фейсбуке. И что я вижу? Былых глобалистов, точнее, сотрясателей основ статусной мировой науки, просто распирает от сентиментального интереса к… Иркутску. Обсуждаются фотки его улиц и закоулков. Все делятся какой-то информацией из истории города. Пускают слюни по поводу свидетельств былой иркутской повседневности – разных «костюмчиков-стаканчиков», как называет все это один мой приятель.

Что это? Возраст? Старость? Почему всех так «потянуло на Иркутск»? Не знаю. Пока для меня это просто интересное явление, за которым интересным наблюдать и в котором интересно участвовать.

Нам всем, как известно, выпало счастье родиться в стране, в которой борьба с собственным историческим прошлым (особенно в формате «морального состязания») является, по сути, национальным видом спорта. С футболом у нас не очень, а вот в борьбе с собственной историей мы очень преуспели. Ожидать примирения в ближайшее время не приходится. Однако, есть у меня ощущение, что прорастает оно (это примирение) из вот этого странного интереса стареющих людей к местам, где они родились и провели либо значимую часть своей жизнь, либо жизнь как таковую.

Можно ли избежать ударов по российскому интернету?

Как пишут специалисты в области гражданское авиации, единовременные потери «Аэрофлота» после недавней хакерской атаки составили 250 млн рублей. Это то, что есть уже сегодня, то есть отмененные рейсы, пропавшие у пассажиров билеты и так далее. Всего же хакеры, которые в цифровом контуре национального авиаперевозчика сидели около полугода, нанесли ущерб порядка миллиарда рублей.

О чем воюют маленькие страны?

Конфликт между Таиландом и Камбоджей — это не просто спор о границе.

Когда ИИ-модель — это не инновация, а сигнал тревоги

Американский Vogue — эталон стиля и законодатель мод — оказался в центре тихого, но очень знакового скандала. Причиной стал рекламный макет в августовском номере журнала, на котором красовалась модель, сгенерированная нейросетью.

«Традиционные ценности» как оружие неоколониализма

Поддерживать архаику среди покоренных народов более выгодно, чем прививать им ценности цивилизованного общества.

Не пора ли штрафовать Госдуму за дискредитацию Госдумы?

А нет ли случайно у кого инициативы насчет того, чтобы штрафовать депутатов Госдумы за дискредитацию самой Госдумы?