«Прошлое, не пошлое…»

Я получал историческое образование в короткий, но яркий период, когда «историю отменили» - 1988-1993 гг. Советская история умерла, а антисоветская (или, скажем так – постсоветская) история еще не родилась. Например, в год, когда я окончил школу, устный выпускной экзамен по истории был заменен собеседованием на общие исторические и обществоведческие темы с комиссией, состоящей из учителей-гуманитариев. Комиссия понятия не имела, о чем можно говорить с выпускниками, поэтому со мной, например, беседовала о творчестве группы «Аквариум».

Про сей перестроечный период маститые историки говорят не негативное «все рухнуло», а позитивное «архивы открылись». Я в студенческой молодости не собирался становиться маститым историком (да и не стал им), поэтому архивы мне, как и многим моим продвинутым друзьям, казались мелкотемьем, ведь кроме них открылось всё. Пусть не мир как таковой открылся (до первых поездок заграницу у многих было еще ох как далеко), а то, что было в этом и об этом мире написано. Переводилась масса гуманитарных книжек. А еще больше книжек пересказывалось – как попало. От всего этого голова шла кругом, и страстно желалось крупных интеллектуальных форм.

Мало кто интересовался Иркутском. Его прошлым, тем более, относительно недавним прошлым. Не так уж многие интересовались даже давним прошлым, в котором можно было выискать хоть какую-то экзотику. Одна моя однокурсница, занимавшаяся иркутскими купцами, и действительно чего-то в этой теме открывшая, казалась унылой заучкой, малоинтересной жертвой мелкотемья. То ли дело мой однокурсник Александр, который прочитав пару-тройку книг про европейское средневековье, с налету набросал собственную оригинальную концепцию цивилизации средневекового Запада. Или однокурсник Дмитрий, который после прочтения пары-тройки текстов некого Стеблин-Каменского крупными мазками творил новую интерпретацию средневековой скандинавской поэзии, попутно совершая революцию в интерпретациях скандинавских саг. Старшекурсник Стас синтезировал в лаборатории собственного воображения Освальда Шпенглера, Карла Юнга и Мишеля Фуко и, как нам казалось, создал что-то вроде интеллектуальной атомной бомбы. Младшекурсник Игорь соединил анализ текстов Егора Летова с анализом сборника «Вехи» (точнее, с почерпнутой оттуда темой «суицидальности русской интеллигенции») и получил интеллектуальный тактический ядерный заряд. Я тоже не отставал от товарищей и уложил в десять страниц собственную концепцию «самоубийства культурных типов», прочитав перед этим одну книжку Алексея Лосева до половины и одну книжку Леонида Баткина на треть. Или даже на четверть. Но концепция была ого-го-го! – дай бог каждому.

Но Иркутск нам не был интересен. В молодости я так и не удосужился узнать старые названия иркутских улиц и вообще хоть что-то из истории собственного города.

Прошли годы. Я и мои сверстники достигли возраста расцвета зрелости и плавно двинулись в направлении возраста заката зрелости. Вживую видим друг друга нечасто, зато регулярно видимся в фейсбуке. И что я вижу? Былых глобалистов, точнее, сотрясателей основ статусной мировой науки, просто распирает от сентиментального интереса к… Иркутску. Обсуждаются фотки его улиц и закоулков. Все делятся какой-то информацией из истории города. Пускают слюни по поводу свидетельств былой иркутской повседневности – разных «костюмчиков-стаканчиков», как называет все это один мой приятель.

Что это? Возраст? Старость? Почему всех так «потянуло на Иркутск»? Не знаю. Пока для меня это просто интересное явление, за которым интересным наблюдать и в котором интересно участвовать.

Нам всем, как известно, выпало счастье родиться в стране, в которой борьба с собственным историческим прошлым (особенно в формате «морального состязания») является, по сути, национальным видом спорта. С футболом у нас не очень, а вот в борьбе с собственной историей мы очень преуспели. Ожидать примирения в ближайшее время не приходится. Однако, есть у меня ощущение, что прорастает оно (это примирение) из вот этого странного интереса стареющих людей к местам, где они родились и провели либо значимую часть своей жизнь, либо жизнь как таковую.

Госрегулирование цен: соблазнительная и опасная идея

Годовая инфляция в России ускорилась за неделю с 8,46% до 8,57%. Об этом сообщает Росстат. ЦБ ожидает, что к концу 2024-го инфляция составит 8-8,5% в годовом выражении. При этом прогнозируется, что к концу 2025-го она упадет до 4,5-5%.

Оказывается, до 2022 года Россия была не вполне суверенной. Но… кто же это допустил?

Выступление президента на форуме «Валдай» кто-то назовет сигналом о готовности к большой сделке с Западом, а кто-то, наоборот, усмотрит в нем демонстрацию непреклонной решимости продолжать начатое и додавить геополитических оппонентов и открытых противников.

Цыгане — новый триггер напряженности в России?

Цыганский фактор становится главным в нарастании межэтнической напряженности в РФ. Размышляет Кирилл Шулика в Rosbalt.ru

БРИКС: клуб недовольных

Общеизвестно, что объединение «от противного» обычно лишено собственного смысла и наполнения. Быть против чего-то допустимо, но в ответ надо предложить какую-то альтернативу, свое видение.

Не слишком ли много в России ждут от американских выборов?

Выборы президента США давно стали одним из главных событий внутренней политики России. Уж точно более важным в общественном сознании, чем наши собственные выборы.