Грицина и его время

7 сентября умер Володя Грицина. «Живая легенда» андеграундного Иркутска стала просто легендой. Володе в каком-то смысле повезло с фамилией. В рок-тусовке 1980-х, как и положено в «альтернативных средах», его окружали люди с кличками (никами), а у него фамилия была такая, что ни в каких кличках нужды не было. Грицина и Грицина – все называли его только так. Некоторые мои товарищи успели в последние несколько лет поназывать его Альбертычем. Возраст уже позволял переходить на отчества.

-

Очень не хочется как-то оскорбить его память словом «тусовщик» или словосочетанием «знаменитый иркутский тусовщик». Грицина невероятно много сделал для работы иркутского рок-клуба и организации множества рок-фестивалей и рок-концертов во времена перестройки, иначе – «советского Вудстока», как назвал те славные времена великий покойник Егор Летов. Грицина очень много сделал для развития в Иркутске негосударственных музыкальных радиостанций в девяностые. Он писал стихи. В последнем разговоре рассказывал мне, что собирается издать очередной сборник, что подыскивает автора предисловия, интересовался, не напишу ли я предисловие. У него уже был очень плохой диагноз. Он видимо понимал, что может уйти.

Но все-таки… тусовщик. В хорошем смысле. Подлинным жизненным искусством и успехом которого было общение, создание и подержание целой архитектуры неформализованных коммуникаций, производство среды и атмосферы. Мне вспомнилось, как советский (потом постсоветский) замечательный исследователь культуры и эпохи Возрождения Л. Г. Баткин размышлял над феноменом некого возрожденческого гуманиста Никколо Николли, который практически не оставил после себя никакого текстового или художественного наследия (какие-то комментарии к учебнику латинской грамматики, да несколько писем), но которого современники ценили и уважали не меньше, чем самых продуктивных и результативных интеллектуалов и творцов. Потому что Николли умел беседовать, умел общаться так, как никто другой. Общение с ним было не менее полезно, чем книги и художественные произведения. Наш Грицина был таким вот иркутским Никколо Николли. Его коммуникативные дарование и энергия удачно совпали с определенным временем, пусть он и оказался менее заметным после того, как его время, «время Грицины», закончилось.

Что это за время такое? Я много раз цитировал своё любимейшее высказывание Поля Валери про то, что самое стрёмное в мире это порядок и беспорядок. Знаю, что в первоисточнике так: «Две опасности не перестают угрожать миру – порядок и беспорядок». Но писать текст о Володе Грицине и не позволить себе вольное обращение с классиками это практически оскорбить память о нём. Я еще вольнее обращаюсь с Валери. Продолжаю его мысль. Раз самое ужасное это порядок и беспорядок, значит самое прекрасное это разрушение порядка и наведение порядка. Почему? Потому что то и другое создает надежды. Во времена порядка и хаоса надеяться не на что. Именно поэтому вторую половину восьмидесятых и середину нулевых я считаю лучшими временами в нашей новейшей истории. А вот порядок советской Атлантиды, нынешний порядок, беспорядок девяностых и будущий беспорядок поставторитарной России я полагаю адищем. Грицина был плоть от плоти прекрасных, светлых времен «разрушения порядка» – помянутого «советского Вудстока». В девяностые – в десятилетие драматической полярности новобуржуазного жлобства и растерянной нищеты – он сохранял уверенность и неизменную для него самоуверенность, но немало ностальгировал по восьмидесятым, что видимо свидетельствовало, что и в девяностые он уже был «человеком из раньшего времени».

Он был плоть от плоти не только того времени, но и своего поколения (всей совокупности позднесоветских поколений), наиболее энергичные и амбициозные люди в котором формировались множеством советских культурных нехваток и ограничений, сопротивлению которому они нередко посвящали свою жизнь. Это были люди, жадные до любых непопсовых знаний. Группы, альбомы, вокалисты, басисты, режиссеры, фильмы и многое другое заполняли их головы – эти люди были просто ходячими энциклопедиями, способными жонглировать огромным количеством знаний, извлечь которые сегодня можно одним кликом мышки. Да, они искрились понтами, смысл которых поймет мало кто из нынешних молодых. Да, в них было много изломанного, неестественного, искусственного. В этом была их слабость. Но их сила заключалась в том, что они всегда как-то изобретали себя, сами строили и достраивали себя, поскольку выросли в мире, где никакую личностную эксклюзивность нельзя было приобрести в магазинах, на тренингах коучей и в пиар-агентствах, личная уникальность требовала огромной и временами очень тяжелой самостоятельной работы. Их экзистенциальные достижения выглядят микроскопическими сегодня, но это были их собственные достижения. Они сами себя полностью построили. Володя Грицина был одним из самых ярких иркутских людей этого типа, это стиля, этих смыслов.

Он ушел, но не только его не стало. От всех нас, знавших его, подпитывавшихся общением с ним, отломилось по кусочку нас самих. Мы все стали уже не старше, а меньше и слабее.

Школа — не место для дрессировки детей

Попытки превратить школу в воспитательное учреждение вместо образовательного не пойдут на пользу никому.

Госдума свихнулась на почве личной жизни?

Для некоторых думцев законотворчество явно становится инструментом психотерапии.

Так ли мы близки к Третьей мировой, как кажется?

Мир за последние десятилетия сильно изменился.

Ненависть к альтернативам докатилась до молока

Агрессия ко всему «альтернативному» не только противоречит идеалам свободы, но и опасна для здоровья.

Новый раскол: женщины — либералы, мужчины — консерваторы

Почему женщины либеральнее, а мужчины консервативнее?