Виновата ли «Болонская система» в образовании и куда заведет отказ от неё?

В России пошли разговоры о ликвидации двухступенчатой "Болонской системы" в высшем образовании. К чему это может привести - рассуждает профессор МГУ Алексей Маслов.

ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.

Ликвидация двухступенчатой системы в вузах отрежет нас не только от Европы, но и от Азии

«Разговоры об отказе от Болонской системы — это попытка разорвать еще одну ниточку взаимодействия с Западом. Эта идея стала политическим нарративом, который никакого отношения не имеет к реальному содержанию образования. Но надо понимать, что сегодня могут пройти самые безумные, самые нелепые, а главное — самые деконструктивные идеи», — считает директор института стран Азии и Африки МГУ Алексей Маслов.

С конца февраля с предложением отказаться от двухступенчатой системы высшего образования и вернуться к советской пятилетке выступили в КПРФ, ЕР и СР. Похожие взгляды разделяют ректоры ряда российских вузов, например, МГУ. Среди населения предложение тоже пользуется популярностью: недавний опрос, проведенный сервисом SuperJob, показал, что 66% россиян согласны отменить бакалавриат и магистратуру в пользу специалитета.

Иными словами, идея, которая еще вчера была поводом для бесплотных дискуссий, стала обсуждаться всерьез. В правительстве пока настроены не столь решительно: премьер-министр Михаил Мишустин уже заявил, что стоит сосредоточиться на качестве образования, а не на форме, и «шарахаться» в таких вопросах ни к чему.

Может ли Россия отказаться о Болонской системы, в которой работала последние 10 лет, сколько времени потребуется на то, чтобы отыграть все назад, и чего мы лишимся в таком случае, рассказал «Росбалту» профессор МГУ Алексей Маслов.

— Что дала нам двухступенчатая система и какие есть основания говорить о ее неэффективности?

— Во-первых, наши студенты поехали учиться на Запад, потому что в рамках Болонской системы мы смогли засчитывать «кредиты», то есть — часы обучения по тем или иным программам, освоенным в зарубежных вузах. Болонская система, помимо двух уровней — бакалавриат и магистратура, предполагает наличие кредитно-зачетных единиц. Один «кредит» обычно равен 32-36 часам. В результате внедрения «кредитов» российская система образования стала взаимоконвертируемой с западными системами. Человек получал 120 кредитов в бакалавриате, 240 — в магистратуре. Он мог пройти какие-то курсы в бакалавриате на Западе, которые засчитали бы ему в российском вузе. Теоретически это должно было работать и в обратную сторону: иностранные студенты тоже должны были получить возможность приезжать в Россию, проходить здесь какие-то курсы, которые им бы засчитывались в западных вузах. Но оказалось, что это работает не автоматически, а только по прямой договоренности университета с университетом на уровне межвузовских соглашений. Многие российские университеты как раз заключили такие соглашения, и они работали. Из известных — РУДН, ВШЭ, Новосибирский университет, Южный федеральный университет и так далее. Однако к серьезному расширению потока западных студентов в Россию это не привело. Хотя поток увеличился, потому что для многих стала понятна сама по себе структура российского образования. То есть, во-вторых, мы тоже открыли свои знания миру.

В-третьих, многие азиатские страны, формально не говоря о Болонской системе, перешли на нее тоже. Они просто не употребляют этот термин. Например, в Китае мы встречаем такую же систему: либо четыре плюс два года, либо четыре плюс два с половиной года. Очень похожие системы сложились в Корее, Японии. Это дало нашим университетам возможность сотрудничать с данными странами либо на уровне бакалавриата, либо на уровне магистратуры. Болонская система позволила российскому образованию интегрироваться в международное образование, и не только европейское.

В-четвертых, это позволило адаптировать образование к требованиям времени. Я напомню, что двухступенчатая система вводилась в тот период, когда мы имели еще советскую систему образования, которая на тот момент была уже устаревшей. В России классическое университетское образование всегда рассматривалось как вещь фундаментальная, требующая многих дополнительных знаний. Не случайно все студенты учили в вузах и философию, и политэкономию, хотя могли быть медиками или юристами. Болонская система исходила из другого — из ступенчатого получения знаний: в бакалавриате — общие, в магистратуре — специальные. Ведь далеко не всем нужны специальные знания. Например, операционисту в банке не обязательно знать экономику, но нужно обладать необходимыми для работы навыками. Для этого достаточно бакалавриата.

В двухступенчатой системе магистратура рассматривалась как профилизация — либо в плане глубокой науки, либо глубокой практики. В России эта система была принята, но, к сожалению, нормальной профилизации не произошло. Проблема тогда заключалась в том, что пять лет обучения просто распилили на четыре и два года, и таким образом попытались воспроизвести Болонскую систему. То есть: по срокам она была воспроизведена, а по содержанию — нет. Получалось, что те же самые преподаватели, которые читали курсы в бакалавриате, читали и в магистратуре. Или те курсы, которые не дочитали в бакалавриате, читали в магистратуре. Это была скорее попытка сымитировать ту систему. В этом была первичная проблема, потому что в магистратуре курсы обычно читают преподаватели высшего уровня, которые часто не преподают в бакалавриате. Это либо глубокие практики, либо серьезные ученые. Университеты к такому качественному переходу были не готовы.

Мы воспринимали некоторые вещи слишком механически, тогда как многие европейские страны, формально входящие в Болонскую систему, не ставили жестких задач по срокам обучения: четыре плюс два года. Например, Мальта сохранила старую британскую систему — три плюс один год. Но за этот срок давали тот же объем знаний. Как следствие, встал вопрос о том, что на самом деле мы должны привязываться не к срокам обучения, а к интенсивности программ. Это потребовало новых форматов преподавания, которые позволяли бы, используя меньшее количество времени, давать студентам больший объем знаний. К сожалению, здесь мы не смогли. В России очень жесткая система — четыре плюс два. Мы были ригидными, не очень гибкими.

— Получается, мы привязались к срокам, и не очень думали про содержание?

— Именно. Кроме того, для многих российских университетов это обернулось проблемой с нагрузкой на преподавателей. Надо сказать, что российские университеты живут в большем объеме преподавания, чем западные. В среднем аудиторная нагрузка на российского преподавателя составляет 800-900 часов, в зависимости от его ставки — профессор или доцент. При этом во всех российских университетах есть требования к публикационной активности, что тоже оценивается во время аттестации. На Западе система устроена по-другому: 40% времени — преподавание, 40% — научные публикации, 20% — участие в различных форумах, мероприятиях, беседах со студентами. У нас получалось, что нагрузка на преподавателей очень резко возросла, что вызвало большое недовольство, которое автоматически переключилось на недовольство Болонской системой, хотя, она в этом не была виновата. Была виновата система оптимизации работы университетов, которая исходила из принципа: чем меньше преподавателей, тем меньше накладные расходы. Многие вещи, в которых двухступенчатую модель обвиняют, с Болонской системой никак не связаны.

Мы так и не научились ею пользоваться. Мы почему-то считаем, что Болонская система — это чисто западная история. Но в реальности система многоуровневого образования сложилась во многих странах мира, причем, независимо от Болонского процесса. С чем это связано? Дело в том, что классические системы, в том числе система, которая была в Советском Союзе, предусматривали долгое обучение. Если мы берем медиков, они, как правило, учились шесть лет в медицинском вузе, потом два года — в ординатуре. Итого — 7-8 лет. Многие системы и сейчас предусматривают очень долгое обучение — до восьми лет. Например, подготовительные курсы, шесть лет — бакалавриат плюс магистратура, три года — аспирантура. Итого, почти 10 лет выпадает на обучение. Но современный мир требует, чтобы человек как можно быстрее выходил в жизнь, в работу. У него нет возможности 10 лет себя не содержать. Поэтому многие страны мира, не отменяя эту систему, ввели различные более гибкие формы. Например, в Китае существует понятие «специалист». Это не то же самое, что специалист в России. Там специалист учится три года, и может идти работать. Если захочет — может доучиться еще год и стать бакалавром. Еще два года — магистром. Но многие говорят, что три года — достаточно. Если вы хотите работать технологом на заводе, этого времени обучения хватит. Если вы хотите работать инженером, то и шести лет может не хватить.

В России на многие позиции не берут бакалавров. К примеру, без диплома магистра человек не может преподавать в университете. Госучреждения тоже часто не принимают выпускников бакалавриата. Хотя никакой разумной причины для этого нет. Я напомню, что Билл Клинтон — бакалавр. Насколько я помню, Стив Джобс тоже не получил степени магистра к моменту расцвета своей карьеры. Никакой прямой корреляции между сроком обучения и качеством здесь нет.

Возвращение к советской системе самом по себе, конечно, устроит многие университеты, потому что студент на пять лет будет практически замкнут в стенах вуза, никуда оттуда не убежит. И университетам не придется беспокоится насчет набора. С технической точки зрения им будет проще. МГУ даже ввел включенную магистратуру, когда человек, получив диплом бакалавра, идет в магистратуру в своем же вузе. Для университетов это попытка простыми средствами решить сложные проблемы набора студентов. Поэтому ректорский корпус хочет вернуться к советской системе. Но я считаю, что это невозможно, потому что эпоха изменилась. Нам нужно больше внимания уделить не срокам обучения, а интенсивности программ и качеству получаемых знаний.

— Но это сложнее, чем механически изменить сроки обучения, вернув пятилетку.

— Конечно. Поясню на примере. Раньше высшее образование было самоценно. До сих пор есть несколько стран, где диплом о высшем образовании представляет ценность сам по себе. Так было в Советском Союзе, так же сложилось и в России, в Китае. Но в США, в Японии, в Корее очень важно не высшее образование само по себе, а профессия, которую ты получаешь. При мне был замечательный случай в США. Я тогда работал в университете штата Колорадо. Выпускники, которые обучались на политологии, подали к вузу претензии, потому что никто из них не устроился на работу по профессии. Они говорили: «Как же так, нам университет предлагал получить профессию, которая оказалась не нужна». Вуз оправдывался тем, что выбор профессии — это свободный выбор студентов. Но кончилось все тем, что университет за свой счет провел курсы переподготовки этих выпускников и доучил их каким-то другим профессиям по выбору. Это как раз яркий пример того, что большинство современных студентов смотрят на профессию, на перспективы карьерного роста, а не на наличие диплома. Это то, о чем забывают сотрудники университетов, которые зачастую оторваны от психологии молодежи.

Я, например, не уверен, что у нас есть разумное планирование того, какие специалисты, какие профессии нам нужны. Идея очень простая: тот, кто платит, тот и заказывает музыку. То есть: если люди готовы заплатить за политологию, а потом не могут найти работу, это их проблемы. Но у нас есть и другая проблема, которая просто невозможна в западных или китайских университетах. У нас люди обучаются за счет государства четыре или шесть лет, а потом идут работать совсем не по профессии. Получается, оплата их обучения для государства была пустой тратой. Чаще это специалисты гуманитарных направлений, но не только. Скажу на примере востоковедения. Люди четыре или шесть лет учатся на очень узких направлениях, связанных с восточной филологией или литературоведением, а после не могут найти работу или получают низкую оплату труда, и идут переучиваться. Траты на их образование оказались неэффективны. Это значит, что нужно объявлять количество бюджетных мест, близкое к востребованности. Мы знаем случаи, когда ни один студент из целого выпуска не устраивался работать по профессии. Выходит, несколько десятков миллионов рублей были потрачены впустую. Как раз этого Болонская система, как ни странно, позволяет избежать, потому что она построена по-другому.

Еще один важный момент из того, что нам дала Болонская система — конкурентность знаний. Россия до последнего момента довольно активно, как бы она ни сопротивлялась, вливалась в международный образовательный рынок. Во-первых, по цене, потому что в России образование стало не дешевым, и некоторые наши программы конкурировали по цене с программами европейских вузов — Чехии, Мальты и других. И студенты уже выбирали, где им выгоднее получать образование. Мы конкурировали по цене и с китайскими университетами. И некоторые вузы начали понимать: если они будут давать менее интересные программы, менее прикладные, люди будут уезжать учиться, например, в Чехию. Конечно, конкурентность образования заметно повысилась, многие вузы серьезно обновили свои программы. Более того, обновился университетский корпус. Молодые энергичные ректоры стали работать совсем по-другому. Мы переняли и даже усовершенствовали систему контроля, в том числе ввели электронные зачетные книжки. Стали внедрять систему онлайн-курсов, которые ничем не слабее офлайн. Появилась возможность параллельно обучаться на нескольких потоках: Болонская система предусматривает возможность изучать математику, и при этом взять майнер по физике. Если вы сдадите экзамены, это будет вписано в диплом. Некоторые наши вузы ввели такие майнеры.

— Майнер — это что-то вроде блока?

— Это так называемое дополнительное образование, которое обычно состоит из четырех-шести курсов, которые даются в течение трех лет обучения. Российские университеты выделили отдельный день для этого: грубо говоря, в четверг все идут учиться на майнер. Такой формат дает перекрестное «опыление» различных факультетов. Да и студенты могут себя подстраховать: не стану математиком, стану физиком. Это все пришло из Болонской системы, и гибкость российского образования заметно повысилась. Отказ от нее не решит вообще никаких проблем.

— Помимо того, что участие в Болонском процессе — не скрепно и не соответствует неким «экономическим целям России», звучат и вполне конкретные претензии в адрес двухступенчатой системы. Первая: когда Россия присоединялась к Болонскому процессу, нам обещали, что будут признавать наши дипломы за границей, но этого так и не произошло. Почему не сработало?

— Да, наши дипломы действительно не признают за границей, потому что мы сами не довели до конца очень многие процедуры. В то же время дипломы ряда российских университетов признаются автоматически при нострификации. Например, МГУ. Я до последнего момента постоянно работал за рубежом, и никто никогда не требовал от меня никакого дополнительного диплома или подтверждения. Просто России нужно было довести все процедуры до конца.

Что касается скрепности, мы должны понимать, что Болонская система — это лишь название общепринятой системы, которая давным-давно вышла за пределы ЕС. Включенность в Болонский процесс позволяла нам, например, участвовать в программе Erasmus+, в рамках которой российские студенты по обмену могли ездить за рубеж. Если нам не нравится название «Болонская система», мы можем выйти из нее. Но это ни на что вообще не повлияет. Надо смотреть на содержательную сторону вопроса.

— Главная претензия к Болонской системе, которую предъявляют и политики, и рядовые граждане, звучит так: двухступенчатая система испортила наше прекрасное советское образование, и теперь мы получили недоучек, которые ничего не знают и не умеют.

— Во-первых, для того, чтобы об этом судить, должны быть какие-то качественные и количественные измерения. Сейчас рынок труда устроен таким образом, что людей берут на работу за знания, а не за то, что написано у них в дипломе: бакалавр, магистр или специалист. Ну, кроме тех случаев, о которых я сказал. Во-вторых, надо четко понимать, что именно мы не успеваем дать за четыре года обучения, зачем нам нужен пятый. Может, наоборот стоит избавляться от дисциплин, которые не нужны? Например, у нас в России во всех вузах есть курс ОБЖ. Может, пора от него избавиться? Или, например, сделать физкультуру факультативной?

Все стенания о качестве подготовки не подкреплены никакими исследованиями вообще. За редчайшим исключением, когда речь идет, например, о медицине, четырех лет вполне достаточно. Но поскольку многие преподаватели не хотят интенсифицировать предметы и перестраивать свои программы, возврат к старому им ближе. Будем честными, во многих вузах до сих пор не используются на занятиях даже презентации в PowerPoint, не говоря уже о каких-то других, более современных методах. До сих пор используются старые форматы лекций по принципу говорящей головы. С другой стороны, в вузах, где используются новые методы, в том числе нетворкинг, игры, сочетание онлайн и офлайн-форматов, как раз с качеством подготовки все нормально.

— Можем ли мы всерьез отказаться от Болонской системы? Как это происходит пошагово: вот мы решили, что двухступенчатая система образования нам не нужна, что дальше? Сколько времени потребует?

— Это займет ровно пять лет. Тех, кто уже учится, доведут до выпуска по действующей системе, а новых первокурсников будут обучать уже по пятилетней системе. Это потребует некоторых денег, потому что придется перестраивать программы, менять систему оценки знаний, которая сейчас рассчитана на другой срок обучения. Технически возвращение к пятилетнему обучению возможно, и осуществить его можно довольно быстро.

Но всем, кто ратует за отмену двухступенчатой системы, я бы посоветовал все-таки вдуматься в тенденции мирового рынка, потому что Россия, не важно — изолирована она или нет, все равно находится в рамках неких современных тенденций. У нас что много людей, которые сейчас готовы учиться пять лет?

— Судя по опросам, среди родителей одиннадцатиклассников, которые в этом году будут поступать, 93% готовы.

— Не слушайте родителей: они играют роль только в момент поступления, потому что они, в конце концов, оплачивают обучение. Слушайте студентов. Мы знаем, что многим из них четыре года более чем достаточно. Если уж так хочется, можно выйти из Болонских соглашений, оставив при этом двухступенчатую систему. В противном случае мы лишимся возможности взаимодействия в образовании не только с ЕС, но и со странами Азии, с которыми мы сейчас хотим развивать отношения. Почему-то мы все время забываем, что Болонская система — это просто название. Но гибкая двухступенчатая система обучения дает нам возможности для взаимодействия с тем же самым Китаем, Японией, Кореей, Индонезией, Индией, которая живет в системе четыре плюс два, с Гонконгом, где одно из лучших образований в мире, устроенное по принципу — три плюс один. Сингапур — тоже три плюс один или четыре плюс два года. Зачем же самим закрываться от этих возможностей?

— Чего мы лишимся, перестав быть участниками Болонского процесса?

— Во-первых, мы лишимся возможности обмена студентами. Мы и так сейчас прекратили сотрудничать в этом плане с Европой. В этом смысле мы ничего не проигрываем. Во-вторых, это лишит возможности на признание дипломов российских вузов, которые и сейчас не признаются. Но, с другой стороны, дипломы некоторых российских университетов высоко ценились на Западе, потому что мы соблюдали все нормативы Болонской системы. В случае отказа от нее никакие вообще дипломы не будут признаваться, и российским выпускникам будет практически невозможно найти работу на Западе.

— Это означало бы сокращение оттока умов из России, что для многих может выглядеть как бонус.

— Формально так, да. Либо абитуриенты будут ориентироваться на то, чтобы изначально учиться за рубежом и не возвращаться в Россию, потому что западные дипломы тоже автоматически не будут признаваться в нашей стране. Здесь палка о двух концах.

— Что будет с «поколением бакалавров»? Они будут считаться недоспециалистами?

— К сожалению, именно так они и будут восприниматься — с приставкой «недо». Это результат негативного общественного мнения, которое формируется напрасно. Я не вижу вообще никаких недостатков в образовании бакалавров. Здесь все зависит скорее от университетов, а не от формата и сроков обучения.

В случае отказа от двухступенчатой системы есть два пути: либо мы жестко доучиваем всех бакалавров по одному году, или, по крайней мере, тех бакалавров, которые были выпущены за последние пять лет, либо позволяем вузам самим гибко выбирать, будет ли у них подготовка по принципу четыре плюс два года или пять лет.

Мы загоняем образование в ригидные формы, что очень опасно. К тому же, студент становится заложником университета. Мы должны понимать, что далеко не все вузы реально эффективны. Особенно это касается региональных университетов, у которых нет конкурентов. Студенты либо уезжают учиться в Москву или Питер, либо остаются учиться у себя вот в этом не очень эффективном вузе, и на пять лет становятся его заложником.

— Как вы лично считаете, стоит ли всерьез обсуждать отказ от Болонской системы, или вся это история в духе похорон Ленина?

— Разговоры об отказе от Болонской системы — это попытка разорвать еще одну ниточку взаимодействия с Западом. Эта идея стала политическим нарративом, который никакого отношения не имеет к реальному содержанию образования. Но надо понимать, что сегодня могут пройти самые безумные, самые нелепые, а главное — самые деконструктивные идеи. Мы должны понимать, что изоляция закончится, негатив закончится, а образование придется восстанавливать. Может, вместо того, чтобы рвать отношения с Болонской системой, имеет смысл сместить акценты и, например, инициировать большую конвенцию с азиатскими системами образования в таком же ключе. Мы же не можем совсем самоизолироваться.

— Почему же?

— Мы можем все, это понятно. Но это как отказ от доллара: мы можем от него отказаться, это очень здорово. Вопрос в том, кто будет принимать рубли во всем остальном мире.

Возможно, нам имеет смысл оптимизировать систему взаимного признания дипломов, конвертации образовательных кредитов и так далее в рамках Большого евразийского партнерства, о котором мы так много говорим в последнее время. В таком случае мы хотя бы уходим с Запада и идем на Восток.

По инф. Rosbalt.ru*

* Средство массовой информации, внесенное Минюстом РФ в реестр СМИ, выполняющих функции иностранного агента

Оказывается, до 2022 года Россия была не вполне суверенной. Но… кто же это допустил?

Выступление президента на форуме «Валдай» кто-то назовет сигналом о готовности к большой сделке с Западом, а кто-то, наоборот, усмотрит в нем демонстрацию непреклонной решимости продолжать начатое и додавить геополитических оппонентов и открытых противников.

Россиянам разрешили YouTube «через Шахназарова»

После откровений главы «Мосфильма» Карена Шахназарова, рассказавшего о нюансах диалога с президентом, стало понятно, что на самом деле происходит с YouTube в России.

Что будет с расходами на оружие — в России и в мире?

Трамп еще не переступил порог Белого дома, а уже столько пищи для размышлений только от его заявлений. Взять, к примеру, его обещание вернуть мир во всем мире. С одной стороны, при реальном желании США есть шансы, что удастся сдвинуть с мертвой точки ситуацию и на Ближнем Востоке, и по линии Россия-Украина. Но вот за 24 часа… Для предвыборной гонки — отличный лозунг. А для реальной жизни…

Какие выходки Трампа могут тревожить кремлевскую Россию?

Чем новый президент США может быть неудобен России — размышляет Алексей Наумов, журналист-международник

Борьба с поголовьем чиновников может привести к его росту

Распространившаяся новость о том, что правительство планирует к 1 июля 2025 года сократить на 10% штат территориальных подразделений государственных органов, закономерно вызвала самые разные оценки.