Что нам не нравится в начальстве

Народ меньше прежнего озабочен коррупцией правителей. Куда сильнее страх перед равнодушием госмашины, готовой под любым предлогом раздавить кого угодно.

Восемь лет строгого режима, полученные кировским экс-губернатором Никитой Белых, вовсе не стали народным антикоррупционным праздником. Никаких ликующих толп ни в Москве, ни в Кирове. Представления о том, будто простые люди спят и видят, как начальствующих лиц начнут сажать за коррупцию, перестали срабатывать.

Суд над не признавшим вину Белых вообще не стал большим общественным событием. В отличие от весьма на него похожего процесса экс-министра Алексея Улюкаева, огласка всех стадий которого была куда более подробной, благодаря чему общественная его оценка стала удобной для замера.

И вот что обнаружил «Левада-центр».

Во-первых, 57% опрошенных сообщили, что знают о процессе Улюкаева если не детально, так хотя бы в общих чертах. То есть большинство в курсе.

Во-вторых, среди этих осведомленных 38% полагают, что на суд «оказывалось давление властными органами в пользу обвинительного приговора». Только 27% респондентов не верят в это «давление», а весьма большая группа опрошенных (35%) просто отказалась отвечать. Замечу, что если бы народ в массе своей считал Белых взяточником, то при наших домашних представлениях о правозаконности, давление властей в пользу обвинительного приговора не должно было бы осуждаться.

Но эта гипотеза опровергается раскладом ответов на следующий вопрос — о том, действительно ли Улюкаев вымогал взятку, или стал лишь объектом некоей начальственной игры, «жертвой борьбы интересов властных группировок». Оказалось, что вымогателем взятки его считают меньше половины (41%) следивших за процессом. В то, что его «подставили», верят 21% респондентов, а 38% опрошенных от определенного выбора уклонились.

Иными словами, окажись эта репрезентативная выборка присяжными заседателями, то Улюкаев был бы оправдан, поскольку большинство из них либо вообще не считает его виновным в вымогательстве взятки у Сечина, либо имеет неодолимые сомнения насчет того, вымогал он ее или нет. Если бы процесс Белых рекламировался с такой же энергией и освещался бы так же подробно, то расклад народных оценок был бы, подозреваю, примерно таким же.

Подобное восприятие начальственной битвы с коррупционерами является сегодня не просто типичным. Оно распространилось на гораздо более широкий круг государственных акций, чем примерные наказания попавших под колесо губернаторов, режиссеров, генералов и прочих высокопоставленных лиц.

Общенациональными скандалами могут сегодня стать и процессы людей неначальственного круга: краеведа Юрия Дмитриева — мнимого педофила, или, например, врача Елены Мисюриной, обвиненной в смерти пациента через несколько дней после пройденной у нее процедуры.

Все эти дела объединяет общность схемы. Органы, называющие себя компетентными, сами, по каким-то таинственным соображениям, заранее и бесповоротно провозглашают человека виновным; сами его вину доказывают, чаще всего расставляя ему специально заготовленную ловушку; сами фильтруют свидетелей, вещдоки и экспертов; и, наконец, сами подсказывают приговор, который затем за редчайшими исключениями оказывается почти неотличимым от официального судебного.

И в этом смысле история сановника Улюкаева и рядового медика Мисюриной шли по одной траектории. Но не до конца. Собратья-министры даже не пискнули в защиту коллеги. А вот медики, включая и многих номенклатурных, громко заговорили о том же, о чем могли бы сказать и министры — о противоречивости и некондиционности экспертиз, сомнительности свидетельских показаний, неполноте доказанности вины и т. п.

Вот как видит мисюринское дело Глеб Кузнецов, известный политический консультант, которого не заподозришь в оппозиционности: «Вся эта вакханалия произошла только по одной причине. Преступления врачей выделили в отдельную графу отчетности и заставили региональные СК отчитываться в их изобличении… Расследование преступлений врачей на рабочем месте сегодня есть один из критериев профессионализма офицера СК. При этом возможности и механизма получить качественную экспертизу у офицера СК нет, а собственных знаний а) не хватает б) не обязано хватать. Врач же выступает „легкой мишенью“. Потому что средний врач рационален и верит в государство и его институты. „Лох“ в терминологии сотрудников и их обычного контингента… В деле Мисюриной произошел драматический перелом — впервые региональные администраторы здравоохранения выступили на стороне врача, а не репрессивной системы. Это действительно драматический и действительно перелом…»

Следующая фаза этого дела не менее, а может и более поучительна. Прокуратура просит сейчас отменить судебное решение, ссылаясь на нарушения, допущенные в ходе следствия. А Следственный комитет в ответ на это начинает публичную дискуссию со смежным ведомством, уличая прокуратуру в некомпетентности. Если широкой публике нужны еще какие-то доказательства вышеупомянутой «борьбы интересов властных группировок» в охранительной сфере, притом борьбы, ведущейся абсолютно беззастенчиво и открыто, то вот они.

А теперь вернемся к началу этого материала. Так чего же нынче сильнее опасается российский человек, будь он рядовым или номенклатурным — коррупции отдельно взятого бюрократа или шестерен казенной машины, которые перемелют любого, стоит ему в них попасть? Причем доказывать невиновность, будь она спорной или совершенно очевидной — дело в любом случае безнадежное, ведь приговоры вынесены заранее, и обратный ход у машины не предусмотрен. Разве что широкая общественность перестанет быть оцепенелым зрителем, как это чуть не впервые случилось в мисюринском деле. Протесты отдельных групп машина привыкла не замечать. Возмущение целого профессионального сообщества — явление необычное и, хочется верить, более действенное.

Так или иначе, гигантская дистанция между начальственной машиной и массой управляемых становится куда более очевидной народной бедой, чем подкупность конкретных колесиков и винтиков этой машины.

Кому легче, если государственный магнат ведет миллиардерский образ жизни совершенно легально, с соблюдением всех формальных процедур, придуманных им самим и людьми его круга? Разве скандал с роликом о быте нашего премьера, который необратимо превратил его в токсичный политический актив (см. еженедельные рейтинги фонда «Общественное мнение»), поднялся именно на подозрениях в коррупции (в точности как раз и не доказанных), а не на потрясающих купаниях в роскоши, будь они даже и вполне официально оформлены?

Жизнь чиновника рангом пониже может быть обставлена и поскромнее, но стена, отгораживающая его от управляемых, тоньше не становится.

Возвратимся на десяток лет назад, когда эти порядки только еще складывались. И тут нам снова пригодится Дмитрий Медведев, в ту пору зицпрезидент. Не знаю, кто для него тогда сочинял рецепты «борьбы с коррупцией», но сегодня эти давнишние, сказанные в 2008 году слова, звучат прямо пророчески: «Для чиновников будут введены специальные административные регламенты, расписывающие работу столоначальника до запятой. У бюрократа не должно быть, условно говоря, свободы полета, вроде хочу — поставлю подпись, хочу — нет… Вообще общение гражданина с бюрократом должно сводиться к минимуму, а лучше — заочно. Например, послал письмом заявку, в ответ получил нужную справку…»

То есть гражданин и чиновник не должны встречаться, а то ведь гражданин, того и гляди, подкупит чиновника. Но в переводе на наши реалии это означает, что чиновник будет решать судьбу гражданина, ничего о нем не зная, ничем перед ним не отвечая, не обращая внимания ни на какие его аргументы и страшась только собственного начальства, расписывающего его бумагооборот «до запятой», а также бесчисленных контролеров, круглосуточно эти запятые пересчитывающих.

Вот какой мир они давно уже пытаются для нас создать и во многом преуспели. Человек живет под постоянной угрозой оказаться в шестернях не одних только охранительных, но и любых других бюрократических ведомств, грызущихся друг с другом, однако одинаково равнодушных к «внешним» людям или даже к собственным вчерашним собратьям, выпавшим из обоймы.

И там, и там попытки гражданина в любых спорных ситуациях высказать доводы в свою пользу или в защиту игнорируются как покушение на систему. Поговорите с людьми, которым пришлось по сколько-нибудь серьезным поводам общаться с казенными структурами через онлайновые «личные кабинеты», обслуживаемые то ли роботами, то ли людьми, ведущими себя как роботы.

Вот вам и ответ на вопрос, почему народная злость по поводу начальственной коррупции слабеет, а почтения к начальственному сословию становится все меньше.

По инф. Телеинформа

Будет ли Америка Трампа «снова великой»?

С каждым днем крепнет ощущение, что business-friendly Дональд Трамп при сохранении своих нынешних подходов может принести экономике США результат прямо противоположный обещанному в ходе предвыборной кампании.

Зеленский и Трамп: роковой вопрос «Ты меня уважаешь?» вроде урегулирован

После письма Зеленского Трампу и выступления президента США в Конгрессе мощный приток конспирологии в соцсетях сошел на нет. Хотя напряженность сохранилась, стремление сторон к продолжению переговоров очевидно.

Народ спит под обстрелом пропаганды

Причина нежелания существенной части соотечественников ясно и четко осознать окружающую реальность не в том, что «народ» изначально не тот и его когнитивные функции имеют какой-то врожденный дефект.

Предложено с трибуны Совфеда: крепостное право для студента

В жизни иногда такое бывает: перемещался человек с места на место, искал лучшей доли — в учебе, работе, карьере, — а в определенном возрасте решил свой опыт обобщить, итоги подвести. Ну, например, чтобы с внуками поделиться, оградить их от повторения своих ошибок. И вот с высоты прожитых лет он говорит о том, что зря оставил родной городок — мол, надо было там учиться, реализовываться, а меня зачем-то в столицы потянуло.

Народ-ребенок не интересуется разоблачениями начальства. Что делать?

Тезисы про инфантильность российского населения со стороны многих оппозиционных публицистов давно уже стали общим местом.