
Поколение, к которому я принадлежу – конец 1960-х и начало 1970-х гг. рождения – я величаю «последним советским поколением в истории России». Аргумент для этого очень простой. Мы – последние, кто в возрасте, в котором возможна хоть какая-то самостоятельная рефлексия, видели «настоящую» Советскую Атлантиду, то есть СССР в его доперестроечном формате. Мне, например, уже не довелось изучать в вузе дисциплину с названием «научный коммунизм». Историю КПСС, правда, в ее перестроечном формате – с «бухаринской альтернативой» и словом «застой» применительно ко времени Брежнева – я в вузе изучал. Я избежал «научного коммунизма», однако я прекрасно помню классные часы в школе, организованные классной руководительницей для душеспасительных бесед о вреде рок-музыки, на которых группе «Машина времени» доставалось не меньше, чем группе «Пинк Флойд». Помню и искреннее удивление нас, семиклассников – тех, кто хоть что-то знал про Макаревича и «Пинк Флойд» – а что, собственно, такого вредного для душевного здоровья советских школьников и общественной безопасности советского общества можно обнаружить в творчестве данных музыкальных коллективов? Разумеется, словосочетания вроде «душевное здоровье» и «общественная безопасность» мне сейчас подбрасывает наведенная память. В те времена никто, тем более, советские школьники, в таких выражениях действительность не мыслили и не оценивали.

Еще у нашего поколения была молодость, которой история преподнесла сразу букет революций: от рок-музыкальной, сексуальной и в целом культурной до революции политической, социальной, экономической. И последующей героиновой, которую красиво можно назвать, если уж так хочется сравнить конец 1980-х у нас с концом 1960-х на Западе, «психоделической». Продвинутой (квази-богемной) молодежи в те времена не всегда хватало алкоголя в свободном доступе – усилиями трезвеннической верхушки КПСС нашему поколению обеспечили относительно трезвую молодость, за которую оно в дальнейшем расплатилось, пусть не повальной, но серьезной алкоголизацией. Инфраструктура молодежного досуга отсутствовала полностью, что обернулось развитием неплохих навыков самостоятельности и изобретательности в организации собственной жизни (кому только эти навыки на фиг сдались? – это другой вопрос). Однако все это компенсировалось просто фантастической избыточностью высококультурного потребления и всяческого эстетства - King Crimson, Jethro Tull, Кортасар, Гребенщиков, Бертолуччи, Набоков, Бродский, Саша Соколов, Миша Фуко… Все мешалось в этом карнавале стремительной молодости «сплясать последнее танго в Париже и умереть». Карнавале, родившемся из воспаленного лучшими культурпродуктами XX века воображения, посреди совершеннейшей пустыни повседневности перестроечного СССР и героических ужасов закипающей буржуазной революции.
Не было только одного. Я обрыл всю память в поисках этого. Опросил многих участников собственной молодости – никто ничего на эту тему не может вспомнить. В том нашем «жизненном мире», в наших бесконечных ночных разговорах, в наших любовях и приключениях вообще начисто отсутствовала тема того, что мы живем в городе с… уникальной архитектурной средой. Мы ходили мимо знаменитых иркутских «деревяшек» – в книжные магазины и на книжные развалы, в библиотеки и видеосалоны – ходили, беспрерывно обсуждая все прочитанное и увиденное, дивясь и давясь всякими вычитанными уникальностями, вообще не замечая совершенно реальной уникальности, которая была рядом с нами. А ведь среди нас были художницы и художники, архитекторы и архитекторки, вообще всяческие «люди искусства», но Иркутска с его главными достопримечательностями не возникало в наших коммуникациях и переживаниях никогда.
Почему? Как объяснить этот феномен? Это что-то про то, что большое не разглядишь с близкой дистанции? Или это следует объяснять универсальным ответом на все вопросы про те времена – раздернутым «железным занавесом», водопадом «большой культуры», обрушившимся на советского человека, который тут же утратил и без того небогатую способность обращать внимание на то, что рядом? Общей теневой установкой советского человека на то, что ничего интересного в любом «совке» нет и быть не может? Или это в целом свойство молодости, мечтающей о некой «настоящей жизни» и не способной ни обнаружить, ни создать ничего «настоящего» в том, до чего можно дотянуться рукой? Не знаю. Факт остается фактом. Свою молодость мы прожили «мимо Иркутска». Иркутск догнал нас позднее. Тронул за плечо и заставил оглянуться. Жаль только, что было уже поздно. Многое из того, что мы могли бы увидеть тогда, уже прекратило своё существование.
Нынешний мировой конфликт пролегает не по национальным границам, хотя внешне все выглядит именно так. Но на самом деле это столкновение двух диаметральных проектов будущего — глобального «по Швабу» и MAGA в любой его интерпретации.
С каждым днем крепнет ощущение, что business-friendly Дональд Трамп при сохранении своих нынешних подходов может принести экономике США результат прямо противоположный обещанному в ходе предвыборной кампании.
После письма Зеленского Трампу и выступления президента США в Конгрессе мощный приток конспирологии в соцсетях сошел на нет. Хотя напряженность сохранилась, стремление сторон к продолжению переговоров очевидно.
Причина нежелания существенной части соотечественников ясно и четко осознать окружающую реальность не в том, что «народ» изначально не тот и его когнитивные функции имеют какой-то врожденный дефект.
В жизни иногда такое бывает: перемещался человек с места на место, искал лучшей доли — в учебе, работе, карьере, — а в определенном возрасте решил свой опыт обобщить, итоги подвести. Ну, например, чтобы с внуками поделиться, оградить их от повторения своих ошибок. И вот с высоты прожитых лет он говорит о том, что зря оставил родной городок — мол, надо было там учиться, реализовываться, а меня зачем-то в столицы потянуло.
|