Двадцать одно

Первые «системные» мемуары на тему того, кто и что делал во время движухи «за свободу и демократию», случившейся в августе 1991 года, появились к пятилетию событий – то есть в 1996 году. Не очень удачный тогда вышел юбилей. Ельцин только что с трудом выиграл второй президентский срок (некоторые полагают, что именно те выборы заложили основы нынешнего авторитаризма), принял присягу и лег в больницу. Коротко говоря, у миллионов людей отсутствовала уверенность в том, что в августе 1991 года страна сделала правильный выбор. Потом были более спокойные воспоминания к 10-летию, к 15-летию, к 20-летию событий. Если бы нынешняя протестная движуха началась на год раньше, то, наверное, «20-летие ГКЧП и победы над ним» отмечалось бы более живенько.

Что касается меня, то еще 21 августа 1991 года я принял решение сочинить мемуар ровно через 21 год после событий. Соображений было несколько. Во-первых, такой временной лаг соответствовал числу «21 августа». Во-вторых, двадцать одно это число более «сакральное», чем двадцатка. Кроме того, я подумал о том, что все отпишут мемуары к двадцатилетию, и к двадцать первой годовщине конкурентов будет меньше. Опять же я посчитал тогда, что мне в 2012 году будет как раз за сорок, то есть я достигну отмеченного древними греками возраста «акме», а значит, буду жить и думать уже без всяких «незрелых» предрассудков и заблуждений.

Итак, Иркутск, 21 августа 1991 года. Почему не 19 августа? Потому что в Иркутск я, работавший проводником на поезде Иркутск – Адлер, прибыл в ночь на 21 августа и начало событий пропустил. В поезде стало известно, что в стране произошел переворот, «Горбатого скинули» и в Иркутске введен комендантский час. Когда подъезжали (ночью) к Иркутску, увидели огоньки двигающихся машин на мосту, и стало понятно, что комендантского часа нет. Через полчаса после прибытия я был арестован победившей хунтой. За нелегальный провоз в своем вагоне 300 кг фруктов. В вокзальном отделении милиции я пробыл около часа. Капитан милиции сообщил мне, что «в стране наводится порядок» и таких как я «теперь будут брать пачками». Через час после моего ареста хозяева фруктового багажа занесли взятку «некорумпированным» советским силовикам,  те отдали им фрукты, а меня отпустили.

Утром мужчина на улице сообщил мне, что во многих магазинах вроде бы «выбросили сосиски» и, может быть, к лучшему, что ГКЧП «скинуло Горбатого». Друзья позвонили и рассказали, что в Иркутске был митинг против ГКЧП, на котором один из ораторов проорал, что из Читы в Иркутск идет колонна танков и надо готовиться к борьбе.

Главным событием 21 августа был концерт Бориса Гребенщикова в Политехе. Слухи о концерте БГ в Иркутске ходили еще в 1988 году, но так и остались слухами. А тут он приехал. Концерт начался с опозданием в два или три часа. Перед концертом выступил политический активист – призвал собравшихся после концерта идти всей толпой на сквер Кирова защищать наш «белый дом» (он у нас, правда, «серый») от ГКЧП. После активиста на сцену выскочил мой друг Руслан, он что-то кричал, но охрана уволокла его со сцены. Гребенщиков сказал в микрофон: «Вот тут человек говорит, что эти козлы уже…» (дальше было матерное слово, синонимом которого может служить глагол «убежали»).

Через час с небольшим этот эпизод с Русланом прояснился. Дело в том, что Руслан только что приехал из белого/серого дома и был единственным человеком в зале, который знал, что «наши победили» и ГКЧП больше нет. Он хотел сказать, что можно спокойно расслабляться, но охрана не позволила ему это сделать.

Начался концерт. Для кого-то из поклонников БГ он стал откровением, для кого-то разочарованием. Многие (и я в том числе) ожидали увидеть того БГ, которого мы так любили – этакого романтика-одиночку. А увидели БГ, проникшегося коллективистскими ценностями православия. Он исполнял неведомые тогда широкой публике песни из «Русского альбома». У разочарованных осталось ощущение, что их обманули и привезли не того Гребенщикова. Многие тогда от него отвернулись и до сих пор слушают только то, что БГ написал до «Русского альбома».

В середине концерта на сцене появился Юрий Абрамович Ножиков. Он сообщил то, что до сей поры было ведомо только убранному со сцены Руслану. Победа! ГКЧП сбежало (об аресте тогда не было известно). Строить баррикады на сквере Кирова не нужно. В своих воспоминаниях Ножиков напишет, что он ездил успокоить готовую биться во имя демократии молодежь «на концерт каких-то артистов». Самый популярный в истории области губернатор, а также те, кто помогал ему писать мемуары, судя по всему, понятия не имели про Гребенщикова, группу «Аквариум» и т. п.

Православный Гребенщиков после выступления Ножикова процитировал китайских мудрецов: «Каждую победу следует встречать похоронной процессией». Добавил, что по его сведениям в Москве погибли люди. И продолжил концерт.
Концерт затянулся. Когда он закончился, общественный транспорт уже не ходил, на «тачку» денег было жалко. Домой мы с другом шли пешком – остановок десять. Попали под жуткий дождь. Каждый из нас что-то чувствовал, но толком не знал – не знал, что в этот день закончилась наша молодость. Много лет спустя я пошутил, что тот дождь смыл с нас нашу молодость. Нам было по 20 лет, но это был финиш. В стране наступало такое, что на много лет вперед блокировало какую-либо возможность оставаться молодым.

Наиболее четкий сигнал того, что молодость действительно закончилась, последовал через недельку. Я включил радио – там продолжались победные демократические реляции. Среди победных реляций прозвучало короткое сообщение о том, что в Ленинграде умер рок-музыкант Михаил (Майк) Науменко. И тогда стало очевидно: эпоха закончилась. Наступала следующая.