Слово от Словцова

В такой вот словесной жажде я раскрыл достаточно известное в узком кругу профессиональных историков сочинение Петра Андреевича Словцова «Историческое обозрение Сибири». Надежды и ожидания мои вполне оправдались. Я нашел там новое слово – прекрасное и очень нужное слово.

Сначала немного о Словцове, поскольку в «пантеон сибиряков», известных каждому сибиряку, Петр Андреевич, к сожалению, не попал.

Словцов родился в 1767 году на Урале. Получил семинарское образование, преподавал в Тобольской семинарии, по моде екатерининских времен увлекался вольнодумием. Императрица матушка Екатерина II на последнем этапе своего правления сделала правильные выводы из революции, произошедшей во Франции, а за несколько лет до того – из собственной «Болотной площади». Я имею в виду восстание Пугачева, которого, кстати, казнили в 1775 году именно на Болотной площади. Короче, Екатерина II поприжала расплодившихся вольнодумцев, в связи с чем не самый известный из них Петр Словцов был тоже «поприжат». А при внуке Екатерины Александре I его поприжали так, что он оказался аж… в Иркутске. Тут он успел поработать на ниве народного просвещения и поучаствовать в различных экспедициях.

Главное, что Словцов был пишущим человеком – поэтом (сочинил «Оду к Сибири») и историком, автором упомянутого грандиозного для своего времени исторического сочинения. И был общественным деятелем, разумеется. Со знаменитым Сперанским, с которым был знаком еще в юности, Словцов обсуждал (после назначения Сперанского сибирским генерал-губернатором) планы обустройства Сибири, да так горячо, что Сперанский написал о нем своей дочери: «Кажется, если бы предложили ему место канцлера, то и тогда он не двинулся бы никуда отсюда». Ну кто из нынешних сибиряков может удостоиться такой вот высшей похвалы столичного просвещенного бюрократа – мол, не двинется даже на место канцлера?

Так вот о «слове от Словцова». Он употребляет его в главке, посвященной Иркутску. Для подготовки к восприятию этого слова небольшая цитата, чтобы порадоваться еще парочке забытых слов: «Из сравнения Тобольска с Иркутском открывается, что хотя все в последнем начиналось позднее, по крайней мере полувеком, многое, однако ж, поравнялось и даже выпередило. Толь счастливое спеяние надобно приписывать не разнице в широте, а собственно торговле кяхтинской…» Выпередило! Спеяние! Прелесть, а не слова.

Однако краткое рассуждение о том, что мы бы сейчас назвали «стратегическими перспективами развития Иркутска», Словцов завершает так: «Судьбы городов зависят более от инуда, не собственно от себя».

Инуда! Забытое слово, обозначающее что-то вроде «извне», «другое место». Какое прекрасное, философское, мистическое слово – обозначение кармы сибирской жизни. Обозначение того, что сибирская жизнь так мало зависит от самой себя. А зависит от загадочного Инуда – который шлет распоряжения, высылает начальство, сорит планами развития, выделяет деньги, заражает модой… А жизнь в Сибири – это и героическое противостояние Инуде, и хитрое паразитирование на Инуде, и постоянная игра с Инудой. Российская государственность, столица Москва, так называемый федеральный центр – для нас, сибиряков, это все не то же самое, что для других. Для нас это Инуда – мистическое внешнее начало, в борьбе и… игре с которым мы ищем, да все не можем найти что-то свое.